ПОТРЕБНОСТЬ И СТРАСТЬ (Часть3).

Неспособность человека удержаться в добродетели своими силами

Но первородный грех приводит к тому, что человек не может своими силами удержаться в добродетели и необходимо впадает в страсти. Преподобный Симеон Новый Богослов говорит, что у человека по грехопадении «от прежнего его самовластия ничего не осталось, кроме одного желания и искания свободы».

Первородный грех можно понимать как ложную направленность всех способностей человека, в которой и находится источник страстей. По блаженному Августину, «только лишь одно существо достойно наслаждения и любви ради него самого – это Бог, всем остальным, кроме Бога, следует пользоваться». Хотя любить надо все блага, но не ради них самих. Человек же страстный Богом пользуется, а наслаждается всем, чем угодно, но в конечном итоге – лишь собой. Не имея же жизни в себе, выходит за рамки своего естества и питает противоестественные страсти, корень которых – самолюбие. «Прежде всех страстей – самолюбие», – говорит согласно со всеми святыми отцами преподобный Исаак Сирин.

«Источник всех сих душевно-телесных страстей – самолюбие, или самость», – пишет святитель Феофан Затворник и так распределяет страсти: «1) В теле: источное их начало – плотоугодие… 2) В душе: а) в умственной части – своеумие… б) в желательной – своеволие… в) в части чувствующей» святитель Феофан перечисляет различные страстные чувства.

Таким образом, жизнь человека, измененного первородным грехом, превратилась в самоугождение, которое обрекает человека на рабство страстям.

Подчиненность человека Богу проявлялась в богоустановленной подчиненности тела душе, а души – духу. Отступление человека от Бога «перевернуло» этот порядок, подчинив дух душе, душу телу, а тело – небытию, безосновательности самости. Этот «переворот» и выразился в страстности человеческой природы, что при непрестанном влиянии нечистых духов сделало невозможным самостоятельное избавление человека от страстей.

Сложилась парадоксальная ситуация. Противоестественные человеку страсти, обратившись в навык, стали восприниматься им как потребности, а потребность вечной жизни, достигаемой через богообщение, перестала им ощущаться, представляясь зачастую болезнью, неразумной страстью.

Кардинальным образом это положение меняется лишь через приобщение человека к Церкви, которая есть тело Христово. Но и здесь страсть истребляется непросто. «По обращении дух, исполняясь ревности, является чистым. Душа же и тело остаются страстными. Когда начнется их очищение и врачевание, они упорствуют и восстают за свою жизнь на гонящий их дух. Эти восстания совершаются более чрез телесные и душевные силы и поражают дух, поколику им усвояются эти силы».

Время и мера подвига и добродетели

В аскетической борьбе христианина со страстями вопрос границы между потребностью и страстью встает особо остро. «Попечения о плоти не превращайте в похоти», – призывает нас апостол Павел (Рим. 13: 14). Но и воздержание не самоцель. В противном случае оно само может превратиться в страсть. «Мы учились умерщвлять не тело, а страсти», – признается преподобный Пимен Великий. И здесь необходимо уже рассуждение, которое преподобный Антоний Великий считал самой совершенной добродетелью.

«Но все это [подвиги и добродетели], – поучали святые отцы, – должно быть в приличное время и в надлежащей мере; если же делается без меры и безвременно, то становится скоропреходящим и более вредным, чем полезным».

«Имея пропитание и одежду, будем довольны тем» (1 Тим. 6: 8), – советует апостол Павел. «Ибо то, что мы сегодня называем удобствами, на самом деле – неудобства, – считал преподобный Паисий Афонский. – Удобства – это когда упростишь свою жизнь и ограничишься необходимым».

«Авва Пимен говорил: от трех вещей не могу совершенно освободиться: от пищи, одежды и сна; впрочем, в известной мере можем обходиться и без них». Понятно, что мера эта у каждого человека в различные периоды жизни своя.

Достойно удивления, что святые свои даже необходимейшие потребности тела нередко воспринимали как греховные страсти: «Однажды приходит отец Пахомий к духовнику отцу Феофилу, который сам проходил подвижническую жизнь, и просит его помолиться о себе как об одержимом сластолюбием. “Как ты заметил в себе сластолюбие?” – спросил его духовник. “Да вот я налил в котелок воды, всыпал туда соли и согрел на огне. Когда потом положил туда сухарей и стал есть, то усладилось это во устах моих паче меда и сота…” – “А давно ты ел?” – “В воскресенье”, – отвечал старец; а была же пятница, когда пришел он к духовнику».

Также и в житии преподобного Серапиона Синдонита мы находим, что святой ограничил свои телесные потребности вкушением лишь малого количества, но и эту необходимость считал страстью чревоугодия.

При этом следует не забывать, что ни бедность сама по себе не является признаком бесстрастия, ни богатство – признаком страсти: «Когда авва Геласий, при помощи Божией, устроил общежительную обитель, жертвовали ему большими полями, и заводил он также для нужд общежития рабочий скот и волов, ибо тот, кто древле внушил святому Пахомию устроить общежительную обитель, помогал и авве Геласию во всем устроении монастыря. Вышеупомянутый старец, искренно любящий Геласия, видя его в сих заботах, сказал ему: “Боюсь, авва Геласий, как бы ум твой не прилепился к полям и прочему имуществу общежития”. Авва Геласий отвечал ему: “Скорее ум твой прилепится к шилу, которым ты работаешь, нежели ум Геласия – к стяжаниям”».

Для святых, достигших бесстрастия, жизнь по заповедям Божиим является потребностью души, которую они предпочитают потребностям тела, а если надо – и самой жизни, как и привыкшие к страстям, случается, жертвуют всем для достижения объекта своей страсти: «Та душа имеет бесстрастие, которая приобрела такой же навык в добродетелях, какой страстные имеют в сластях (страстях)».

Бесстрастные удовлетворяют потребностям тела только в той мере, в какой это не мешает реализации потребностей души. Преподобный Силуан Афонский говорил, что пищи нужно вкушать «столько, чтобы после принятия пищи хотелось молиться».

***

Если попытаться обобщить сказанное, исходя из соотношения природы и личности, то можно отметить следующее.

До грехопадения личность человека, пребывающая в согласии с Богом, владела собственной природой, весь психофизический состав которой служил человеку в деле его обожения и освящения через него всего мира, что и являлось потребностью человеческой души. Потребности же тела не имели насильственного характера и не только не мешали душе, но и помогали ей.

Грехопадением Адам вышел из послушания Богу, предпочтя пути обожения, заповеданного Господом, путь магико-технического «обожения» через материю. По этой причине теперь уже не личность, послушная Богу, стала главенствовать в человеке, но природа, подпавшая власти демонов. Тело, потребности которого приобрели безусловный характер, стало главенствовать над душой, естественные силы которой, выйдя из своих пределов, превратились в противоестественные страсти. Личность же оказалась, по сути, в плену этой расстроенной грехопадением природы.

В Церкви личность Божией благодатью получает возможность возвращать себе утерянную власть над собственной природой, освобождаясь от душевных страстей, потребности же тела – ограничивать до возможных пределов.

Андрей Горбачев

Книги Горбачева Андрея в интернет-магазине «Сретение»

(5)

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *